Андрей Мартьянов - Вестники времен [= Знамя над Тауэром]
Отец Колумбан, пребывая не столько в мире материальном, сколько в духовном, не совсем точно представлял, что происходит за пределами своей землянки и огорода. Посему Мишель, целые дни проводивший в жилище святого, впитал весьма устаревшие понятия и старался подражать не куртуазным соседям-дворянам, но вошедшим в легенды Ланцелоту, Гавейну и Тристану. Между прочим, благодаря канцонам о сэре Ланцелоте, вычитанным в книгах отца Колумбана, Мишель и влип в несколько неприятных историй.
Говоря вульгарными, плебейскими словами, Мишель, достигнув возраста пятнадцати лет, заинтересовался любовными похождениями помянутого рыцаря Круглого Стола и решил проверить, действительно ли это настолько интересно и угодно для плоти.
Оказалось, что да. Последствием хождений Фармера-младшего по крестьянским сеновалам окрестных деревень явились несколько бастардов — незаконнорожденных детей дворянина и крестьянки. Некоторое время барон Александр терпел выходки любимого сына, но, когда некая дева (ах, простите, уже дама…) из близлежащей деревни Антрен принесла в замок краснорожего и орущего благим матом ребенка…
Это была уже седьмая жалоба от дородных и привлекательных крестьянок. И каждой господин барон должен был заплатить виру.
Как раз в тот день Мишелю стукнуло шестнадцать полных лет. Замечательный подарочек…
Барон Александр потребовал немедля прислать к нему сына. Настроение у владетеля замка, кстати говоря, было не самое лучшее. По законам королевства, установленным Его величеством, королем Генрихом II, барон отдал обесчещенной девице целых пять фунтов серебром! Разорение! Нет, конечно, отец Мишеля понимал, что молодость есть молодость, да и саму девицу вовсе не брали силой, но… Хватит!
— Принимайся за ум, — с преувеличенной строгостью сказал барон де Фармер старшему сыну. — Женись, в конце концов!
— Не хочу, — честно ответил Мишель. — Я лучше уйду из дома. На какое-то время.
— Куда уйдешь? — всполошился отец. — А поместье? На кого я его оставлю? Я уже старик, мне целых сорок шесть лет!
— Все равно уйду, — угрюмо сказал наследник. — Вот, помню, сэр Лоэнгрин…
— Замолчи! — рявкнул барон. — Начитался дурацких книжек!.. А с отцом Колумбаном я буду сам говорить!..
Сколь долго папенька не уговаривал Мишеля, неожиданно принятое решение тот изменять не собирался. Родительские занудства Мишелю изрядно надоели, все окрестности были знакомы донельзя, а вокруг молодого норманнского дворянина простирался такой большой и неизведанный мир…
Забрав дедову кольчугу, щит, два кинжала и полуторный норманнский меч, Мишель приказал конюху оседлать коня, а управителю замка — выдать пятьдесят цехинов на дорогу.
Барон Александр только плюнул, но в душе остался доволен. Хорошего сына вырастил.
Так Мишель де Фармер и покинул пределы баронства, отправившись путешествовать по Нормандии, Аквитании и Бретони.
* * *Довольно скоро Мишель попал на самую настоящую войну.
Хотя святейший папа Римский и установил в Европе Божий Мир, в Нормандии и Аквитании дрались армии старого короля Генриха II и выступивших против него французов, возглавляемых Филиппом Августом и английским принцем Ричардом Львиное Сердце. Последний, подняв мятеж против отца, стремился захватить корону.
Случилось так, что Мишель — оруженосец, дравшийся вначале на стороне Ричарда, а когда надоело, перешедший на службу к старому королю, в дни этой войны и получил рыцарское посвящение. Причем обстоятельства церемонии были самыми трагичными. Впрочем, об этом будет рассказано позже.
Когда Ричард стал наконец полноправным монархом Англии, младший Фармер уехал в замок отца, некоторое время передохнул и вскоре снова покинул родовое поместье, надеясь присоединиться в Руане к Христовому воинству и отправиться с армией короля в Марсель, где собирались английские и французские крестоносцы. Однако дорожные обстоятельства как обычно ввергли его в очередную дурацкую авантюру. Приключение, сбившее норманна с истинного пути, и яйца выеденного не стоило — почудилось ему, видите ли, что некий сэр восхотел обидеть благородную даму. В действительности же выяснилось, что и дама, и рыцарь просто недавно поженились и обладали завидным темпераментом. Сэр Мишель ворвался с обнаженным мечом в их комнату на постоялом дворе, где пара остановилась на ночлег, превратно истолковав истошные женские вопли и грозный мужской рык. Рыцарь (здоровенный детина, подпиравший плечами потолок), коему нормандец испортил все удовольствие от общения с возлюбленной, в долгу не остался и так отходил ошеломленного своей ошибкой сэра Мишеля, что тот занедужил и провалялся в постели несколько недель.
Само собой, что покамест сэр Мишель отлеживался, а сопровождавший его слуга по имени Жак накладывал ему примочки на многочисленные синяки и ссадины, основная масса английских и нормандских рыцарей, не дожидаясь дутого защитника девичьей чести, уже отправилась на юг морем или сушей. При всем своем благочестии сэр Мишель не захотел догонять Воинство Христово в одиночку, и продолжил странствие по Нормандии, надеясь отыскать приличных спутников и вместе с ними идти вслед Ричарду и Филиппу.
Но его планы так и остались планами, благо папа выдал на дорогу достаточно много денег, а трактиры с элем, вином и красотками-прислужницами, никогда не отказывавшими благородным рыцарям, встречались в нормандских землях почитай через каждую лигу. Однако намерение двинуться в Палестину не избылось.
Всем, впрочем, известно, куда ведет дорога, вымощенная благими намерениями. Непосредственно сэра Мишеля она забросила, как ни странно, в монастырь Святой Троицы, в странноприимном доме коего он собрался заночевать, дабы с утра продолжить странствие. Оказалось, что милосердные монахи приютили у себя еще троих рыцарей, и те с радостью приняли в свою веселую компанию новоприбывшего.
Бурная ночь завершилась истинно рыцарской попойкой и последовавшим за ней маленьким турниром прямо во дворе монастыря, на освященной земле. Наиболее привыкшие к потреблению вин сэр Мишель и некий Горациус из Наварры поссорились (причем лишь ради собственного удовольствия) и, оставив отдыхать притомившихся собутыльников, вышли на двор. На колокольне обители тогда звонили к заутрене.
Благочестивая и душеспасительная служба была сорвана. Монахи, уставшие от не слишком насыщенной интересными событиями жизни анахоретов, высыпали на улицу и, окружив сошедшихся в поединке благородных сэров, начали подзуживать. Лишь появление аббата заставило братьев-бенедиктинцев покинуть место сражения и отправиться в церковь.
— Убирайтесь прочь! — кричал отец Теобальд топая ногами и пепеля взглядом Горациуса и Мишеля. — Нечестивцы!
Сэр Мишель, у которого из головы еще не выветрились винные пары, ответил:
— Какой же я нечестивец? Я добрый католик! А этот… этот… наваррец меня оскорбил!
Может быть, так и случилось. Это было известно лишь спорщикам да Господу Богу. Однако, сэр Мишель был обижен на Горациуса вовсе не потому, что тот обозвал нормандца не принятыми в обществе словами. Молодой Фармер за время от вечери до заутрени проиграл в кости рыцарю с юга собственного коня, шлем, поножи и наручи, а что самое обидное — меч. И, будь Горациус убит норманном в поединке, эти вещи непременно вернулись бы к хозяину. Да еще с прибытком. По закону Мишель мог забрать себе доспех побежденного.
Само собой, аббат, сопровождаемый дюжим братом Корнелием, появился невовремя, убив надежду на возвращение весьма ценного имущества.
— Что здесь происходит? — этот вопрос задал низенький, очень толстый монах, выбежавший на крыльцо храма. — Отец настоятель, эти господа и являются нарушителями благочиния? Сейчас я их выставлю!
Фармер лишь тяжело вздохнул. Толстяк с отекшим лицом Бахуса, принявшего монашеский постриг, был приором монастыря, известным своим склочным характером и дутой благочестивостью. И, кроме того, на пороге странноприимного дома появился неизменный слуга сэра Мишеля — Жак. Недавно отпраздновавший свое пятидесятилетие Жак — деревенский бобыль, приставленный бароном Александром надзирать за наследником — был настоящим цербером. Вдобавок, он постоянно докладывал господину о выходках его старшего сына.
Отец приор, не понимая, что играет с огнем, шустрым колобочком скатился вниз, выстучав на ступенях церковного всхода дробь деревянными сандалиями, подошел к сэру Мишелю и надрывно прокричал ему в лицо:
— Во-он! Изыди!..
— Да пожалуйста, — с кривой ухмылкой ответил Фармер. Ему стало обидно до слез: доспех, лошадь, меч проиграны, в кошельке ни одной монеты, горло пересохло… Плохо. И сэр Мишель, не отдавая себе отчета в том, что делает, двинул кулаком в раскормленную физиономию приора. И, как ни странно, попал.
